Гарпии - Страница 76

— Что скажешь? — заговорил старший по званию и возрасту.

— Парень не врал! — не сомневался Роберт, — Знаю, что скажешь, сейчас никому на слово нельзя верить, но есть же и теперь честные люди! Да и факты говорят в его пользу. В данном случае я бы поверил ему на все сто. И пусть меня увольняют!

Тоже пойду в таксисты.

— В таком случае беремся за Мартинека. Нет, не сейчас, вечером он наверняка заявится на Йодловую. Сейчас же начнем действовать по списку.

Пожилых людей легко и днем застать дома.

* * *

— Завещание вообще сложная вещь, — рассуждал комиссар Бежан, когда вечером они с помощником ехали на Йодловую. — У Ванды Паркер могли быть братья и сестры, а мы с тобой не проверили.

— Но она сама была убеждена в этом, а уж проверяла наверняка.

— После войны, может, и проверяла, но тогда все перемешалось. Даже если ее братья и сестры погибли, у них могли сохраниться дети, которым сейчас за пятьдесят, а у этих детей — свои дети, и тоже взрослые. И если кто из них обнаружится, хоть и не близкая, но прямая родня, тогда можно ее завещание признать недействительным, поскольку сама завещательница не знала о наличии такой родни.

— Ты ведешь к тому, что дети тех детей, вернее, один ребенок прихлопнул старушку, чтобы теперь можно было завещание признать недействительным?

— Как одна из версий. Неизвестно, удастся ли добиться отмены завещания, тот самый ребенок может надеяться, что удастся. Прогони эту зануду перед нами, тащится, как черепаха... Надо посоветоваться с нотариусом, позвоню ему. Хотя, как позвонить в такой дождь?

Дождь имел прямую связь с телефонами. Как всегда, с началом дождя телефоны на Мокотове, одном из варшавских районов, отказывались нормально работать и откалывали такие номера, что руки опускались. Когда Бежан попытался позвонить подозреваемым Вуйчицким, чтобы предупредить о визите полиции, упрямый телефон соединял его то с прачечной, то с продовольственным магазином, то с какой-то пожилой, глухой, но очень любопытной особой, то еще с кем-то, столь же ненужным. Иногда телефон вообще не соединялся, иногда никто не поднимал трубки, что отнюдь не означало, что комиссар дозвонился до нужного номера. Плюнув, комиссар забрал Роберта и отправился без предварительного звонка.

Потрудились оба полицейских на совесть, каждый из них обработал по шести человек из списка.

Все они, за исключением одной престарелой варшавянки, знали Войцеховского, вспомнили, что он расспрашивал их об адресе какой-то девушки, называл Ванду Паркер. Одна из пожилых женщин даже смутно помнила эту Ванду, встречались еще до войны, а о расспрашиваемой девушке ничего не знала. Другие и Ванды не помнили. С трудом удалось Роберту отделаться от разговорчивой склеротички, уверявшей, что Войцеховский — это ее покойный жених, погибший в Варшавском восстании.

Если все эти двенадцать человек и говорили кому о Ванде Паркер, ни один из них этого не помнил.

По дороге к подозреваемым, а дорога оказалась долгой, ехали в часы пик, да еще после дождя, Роберт Гурский последовательно пытался исходить из мотива. И из общего хаоса у него постепенно всплыли Меланья со своим Павлом, поскольку она была одной из наследниц, а он собирался на ней жениться. Оба какое-то время находились вместе на втором этаже дома после того как старушка уже уединилась, и теперь оба давали друг другу алиби.

А на Йодловой тем временем разыгралось новое представление. Домой Доротка заявилась почти в невменяемом состоянии. Нет, трамвай она уже пережила, но вдруг у самого дома кто-то запустил в нее камнем. Он просвистел мимо уха в тот момент, когда девушка нагнулась, чтобы подтянуть спустившуюся молнию на сапожке. Отчетливо видела она этот камень, огромный, и попади он ей в голову — конец. Отпрянув и бросившись к дому, Доротка уже потом сообразила: видимо, камень не бросили, им хотели огреть ее сзади по затылку, кто-то размахнулся, но, поскольку она внезапно нагнулась, не удержал в руках уже занесенного камня и выронил его. Она даже оглянулась, но людей не заметила, только вроде бы мелькнула у соседней калитки чья-то тень да кусты затрещали.

Перепуганная Доротка попыталась рассказать теткам о сегодняшних неприятностях, но, естественно, сочувствия у них не нашла.

Меланья презрительно пожала плечами.

— Истеричка! И откуда у тебя эта мания преследования?

Фелиция и вовсе пропустила мимо ушей взволнованный рассказ девушки, проворчав:

— Может, принцесса соизволит пораньше возвращаться, тут кое-какие дела накопились. В нашем доме, видишь ли, скончалась американская подданная, придется тебе отправиться в посольство, от них требуются официальные бумаги, свидетельство о смерти или еще что-то в этом духе.

— Уперлись и не хотят отправить Вандзин прах Войцеховскому в урне, — обиженно сообщила Сильвия, — Купила травки? Так давай.

Меланья не упустила случая поиздеваться над племянницей.

— А сорок разбойников на тебя не напали? Что то много ты напридумывала, надо же, кто мог в тебе предположить такую богатую фантазию? То машина пытается тебя сбить, то тебя под трамвай толкают, то вот теперь кто-то пытается камнем размозжить голову. Может, просто надо осторожнее ходить по улицам и быть внимательнее, а не мечтать о принцах.

— Вот и подвернулся принц! — захихикала Фелиция, которая все-таки что-то услышала. — Спае от верной смерти под колесами трамвая.

И тут Доротка расплакалась. Уж на что была закаленной, никогда не реагировала на придирки теток, старалась не принимать близко к сердцу, а вот сегодня не выдержала. Должно быть, слишком сильные нервные перегрузки достались сегодня на ее долю.