Из того что он услышал, ясно следовало: в гостиной в тот вечер не говорилось о дополнительных суммах, завещанных молодым людям. Видимо, мысль об этих дарах пришла в голову взбалмошной миллионерше внезапно, она не вынашивала ее заранее. В связи с чем ни один из «женихов» не был непосредственно заинтересован в лишении жизни богатой дарительницы. Но это, если непосредственно. «У человека может быть свой, скрытый интерес...
Офицер полиции обратился с просьбой к присутствующим:
— Давайте попытаемся восстановить в памяти все подробности субботнего вечера. Пани Паркер рассталась с жизнью между девятью часами, точнее, девятью с половиной вечера и первым часом ночи...
Доктор Малик сказал то же самое, — пробурчала Меланья.
— ., и меня интересует, что здесь происходило после двадцати одного часа тридцати минут, — докончил комиссар. — Пожалуйста, кто что запомнил?
— Пока она сидела за этим столом, была очень даже живая, — вспомнила Фелиция. — За это ручаюсь. И наверх отправилась без посторонней помощи.
— А перед этим пособирала свои драгоценности, — припомнила Сильвия. — Сложила в мешочек и забрала с собой.
— Во сколько же это было?
— А вскоре после прихода вон ее любовника, — злорадно вспомнила Фелиция, ткнув в Меланью. — Во сколько он пришел, не скажу, но при виде драгоценностей на столе обалдел и лишился речи.
— Павел Дронжкевич сам сообщит пану время своего прихода, — сухо информировала Меланья уставившегося на нее следователя. — Наверное запомнил, когда пришел, и кроме того, потом посмотрел на часы, я видела.
— А он уже знает о смерти пани Паркер? — спросил полицейский.
— Не знаю. Я ему не сообщила. И вообще он собирался на несколько дней уехать из Варшавы, готовил репортаж, собирал материал. Не знаю, вернулся ли.
— Наверняка не вернулся, иначе бы позвонил, — со злобной ухмылкой заметила Фелиция. — Ведь с той субботы его любовь наверняка возросла.
— И сразу принялась дубасить в под, — продолжала Сильвия, единственная из сестер придерживаясь заданной темы. — А потом Доротка поднялась к ней наверх.
— Через несколько минут, потому что наливала чай в термос для бабули, — в ответ на вопросительный взгляд полицейского пояснила Доротка. — Это я делала в кухне. Крестная уходя пожелала чая. И я ей его отнесла.
— А что происходило, наверху?
— Ничего особенного. Крестная бабуля уже лежала в постели. Велела мне прикрыть окно, потому что сильно сквозило, несмотря на шторы.
— Вы закрыли окно или лишь прикрыли?
— Только прикрыла. Если бы я его совсем закрыла, она через минуту опять бы принялась стучать, чтобы открыть. Не знаю, почему она жаловалась на сквозняк, по-моему не сквозило.
Меланья внезапно подняла голову и раскрыла рот, будто что вспомнила, но ничего не сказала. Бежан заметил и запомнил эту мелочь.
— Долбанула! — информировал Мартинек.
— Что? — вздрогнул комиссар.
— Долбанула по полу молотком! — пояснил Мартинек. — Я вспомнил. Наверняка помню — один раз долбанула, я еще удивился — почему только один раз, обычно она барабанила несколько раз.
— А когда это было?
— Когда я отправился в кухню за свежим чаем.
Пани Сильвия тоже туда пришла, в кухню, значит, но не сразу, а немного спустя. Один раз долбанула и потом успокоилась.
Комиссар подумал — надо все эти мелкие происшествия расположить в хронологическом порядке и привязать их к Павлу Дронжкевичу, который посматривал на часы. А самого Дронжкевича хорошо бы допросить еще до того, как он узнает о случившемся, если, разумеется, для него это станет неожиданностью. Кажется, его нет в Варшаве...
— Дайте мне номер телефона пана Дронжкевича, — обратился он к Меланье. — Можете дать или раздобыть по своим каналам?
— Могу, почему же не дать? — удивилась Меланья. — Восемь-четыре-семь-ноль-два-три-два. Рабочий тоже дать?
— А сотового у него нет?
— Есть, да я его так не помню, придется заглянуть в записную книжку.
— Тогда попозже, если понадобится. Пани позволят мне позвонить?
Пани позволили, явно заинтересованные. Подойдя к телефону, Бежан настучал номер.
Запыхавшийся Павел Дронжкевич отозвался после третьего сигнала. Бежан представился по всем правилам — фамилия, имя, служебное звание, и приступил к делу.
— В пятницу вечером вы были у знакомых на улице Йодловой. Можете назвать точное время, когда вы туда пришли?
— Минутку, пан старший комиссар. Я буквально только что ввалился в дом, разрешите положить хотя бы вещи, а то неудобно их держать. В чем дело?
Ох, минутку...
По ту сторону провода раздался грохот, слышно было, как Павел Дронжкевич в спешке собирает что-то с пола. Вот он опять взял телефонную трубку.
— Дело в том, чтобы я мог установить время, — официально ответил полицейский. — Вы мне очень поможете, если сумеете точно вспомнить. Тут у нас кое-какие неприятности, надо точно установить время и вся надежда на пана.
— Пожалуйста, отчего же, — несколько рассеянно отозвался Павел Дронжкевич, лихорадочно перебирая в памяти события того вечера и тщетно пытаясь припомнить, что же он нарушил. — Я все время смотрел на часы, потому что на девять мы с пани Меланьей были приглашены к знакомым, я специально заехал за ней без двадцати девять, но в 'их доме попал на очень милое семейное торжество и уже остался у них...
— Так вы действительно то и дело поглядывали на часы?
Павел Дронжкевич удивился — лично он ничего плохого в том, чтобы смотреть на собственные часы, не видел, это не является деянием утоловно наказуемым. И он охотно признался: