— Лично я сама этого не помню, — с достоинством возразила Меланья, но ее язвительное замечание осталось не услышанным.
Крестная бабуля безостановочно щебетала:
— Прелестная комната с видом на зелень, я очень хорошо помню ваш дом, у меня и фотографии сохранились, завтра распакую вещи, покажу.
Мне помогут, правда? Боже, как же вы все молоды! Нет, не желаю в отель, я стосковалась по родным, а вы — моя семья, о Боже, а где же все архивные документы, у вас имеются нотариусы, правда?
Ах, ну да, мне Антось говорил, ему удалось связаться с одним, очень порядочным, а вы с ним познакомились? Немедленно доставьте его, все, что у меня есть, отпишу вам, больше некому, никто никогда не любил меня, ну, возможно, Юзик, любил, мой муж, да я уж и позабыла, и еще моя единственная доченька Крысенька, хоть и не родная, а крестная дочь, уж как я ее любила, и теперь мне осталась от нее моя обожаемая крестная внученька Доротка...
Меланья, ясное дело, не преминула вылить свою ложку дегтя в бочку с медом, которым гостья чествовала Доротку. Когда они с Дороткой оказались в кухне вдвоем, тетка ехидно заметила:
— Если хочешь знать правду, так ей даже твое имя было неизвестно! Попыталась как-то невзначай нас расспросить, я бы скорее лопнула, чем назвала, эта идиотка Сильвия по простоте душевной сказала: дочь Кристины зовут Дороткой. Так что не очень-то рассчитывай на ее любовь и миллионы.
Странное дело, теткины слова не ранили душу девушки, как это бывало обычно. Она даже не удивилась, даже не задумалась, почему это так. А все дело в Яцеке. Его забота, доброта, внимание, его откровенно восхищенные взгляды и теплые слова.
И еще одно — удовлетворение от того, что Фелицию поставили на место, Фелицию, главу дома, слово которой было законом, лишили ее власти, заставили молчать и слушать. У Доротки словно сводило скулы от вынужденно-вежливой улыбки, которая не сходила с лица Фелиции, слушавшей богатую гостью, она сама чуть не задыхалась от слов, которые Фелиция вынуждена была глушить в себе и проглатывать, внутренне скрежеща зубами.
— А мне вовсе не нужны ее любовь и миллионы, — беззаботно ответила Доротка, не отдавая себе отчета в том, что блаженно улыбается, произнося это. — Пусть себе любит вас или Мартинека.
Я даже согласна оплатить забронированный для нее номер в «форуме», хотя у меня сейчас денег нет, ну Да перехвачу у кого-нибудь.
Меланья бросила на девушку странны взгляд.
— Так ты полагаешь, она у нас поселится навсегда?
— Не знаю. Но при виде нашего дома у нее дух перехватило, и она замолчала. Это о чем-то говорит.
— Так ты считаешь?..
И опять Меланья как-то так взглянула на племянницу, что та первый раз почувствовала в тетке что-то человеческое.
Мартинек охотно воспользовался неожиданным приглашением нового дружка, тем более что из-за обрушившегося на дом катаклизма Фелиции было не до него. А он так старался, прибил-таки проклятую полку, сам себя взял за шиворот и заставил поспешить. Правда, вот с мусором не повезло. И ногу отдавили. Ну да ладно, появляется возможность отдохнуть и пивка попить, как не согласиться?
Когда сели за стол, Яцек опять взглянул на часы и решил — одно маленькое может себе позволить.
Мартинек мог позволить себе и два, и три и не замедлил воспользоваться случаем. Его пригласили, так что не обязательно ставить в свою очередь.
Теплая, дружеская атмосфера воцарилась сразу же.
— Если честно, совсем меня заездили, работы невпроворот, — откровенничал Мартинек. — Не успеешь сделать одно, как тут же подбрасывают следующее. Вообще-то это неплохо, без работы не останусь, лишь бы платили, а они все такие скупердяи. Вот скажи, на что старым бабам деньги?
— Там и одна молодая есть, — заметил Яцек.
— А они у нее все отбирают. Хотя и она хороша — гроша у нее не вырвешь. И для меня никогда никакой работы не найдет, все сама норовит сделать, представляешь? Может, теперь, как эта ее крестная бабушка приехала, хоть какую малость подбросит. А мне надо порядочно скопить, страсть как люблю путешествовать. В принципе у них за год поднакопить можно, только вот ишачить приходится...
Яцек еще не знал, с какого рода трудягой имеет дело, и нехорошо подумал о Дороткиных тетках.
Старые сквалыги, это же надо, парню приходится вкалывать целый год, чтобы на недельку махнуть за границу. Разве что херувимчик привык останавливаться лишь в «Ритцах» и «Валдорф-Асториях», более дешевые гостиницы не по нему? Хотя вроде бы не похоже...
— Раз такие скопидомки, то и гостей у них не бывает?
— Да нет, заходят иногда, но редко, факт. Сейчас вот эта американская развалина прикатила, весь дом вверх ногами из-за нее перевернули. Знаешь, я очень на бабулю рассчитываю, они говорят — страсть какая богатая, интересно, сколько же у нее может быть миллионов, как думаешь? Парочка зеленых — это вещь! А они могут и прикарманить их, коли им наследство оставит. Ведь такая долго не протянет, как думаешь?
— Кто ее знает... Старушка резвая, трещит без умолку.
— Мне без разницы, пусть трещит. Фелиция тоже трещит. Не скажу, что без умолку, но уж если начнет, до вечера не остановится. А мне хоть бы хны, даже лучше, ужин человеку отломится, а Сильвия, ну та толстуха, скажу тебе, готовит — пальчики оближешь! И всегда прошибается, не может рассчитать, вечно у нее остается жратва, мне и на руку.
Пока Фелиция трещит, они из-за стола не встанут, и тут только не зевать. Нет, говорю тебе, жить можно, я не жалуюсь...
За пивком Мартинек готов был просидеть остаток дня и даже часть ночи, но у Яцека имелся следующий вызов, да и узнал уже, что хотел. Доротка, кажется, свободна, во всяком случае с этим хухриком ее ничто не связывает, общее представление об этом бабском семействе тоже сложилось. И Яцек, распростившись, покинул бар, а Мартинек еще остался чуток посидеть, приканчивая четвертую дармовую кружку.