— А зачем такую прорву готовишь? Сколько раз тебя учила — готовь столько, чтобы съедалось, а не выбрасывалось! Вот тебе пятьдесят злотых, надеюсь, до первого хватит.
Сильвия рассердилась.
— Хватит, если станете питаться картошкой и макаронами! А о мясе позабудь!
— Я и не настаиваю на мясе, мне вполне хватит яиц. А к хлебу можешь подать творожок с укропчиком. Укропчик бесплатный, свой, нарви в огороде.
Сильвия пожала плечами и прекратила бесполезный спор. Желая облегчить себе жизнь, на следующий день нажарила прорву котлет, причем в фарше хлеб значительно превалировал над мясом.
И на стол предусмотрительно подала лишь половину, остальные спрятав в глубинах холодильника.
Уже шел одиннадцатый день, Мартинек закончил красить оконную раму.
На двенадцатый день он с утра занялся выполнением нового задания Фелиции и до обеда вбивал два гвоздя в чулане, чтобы можно было растянуть дополнительную веревку для сушки белья, а после обеда стал сдирать со стекла рамы предохранительные полосы клейкой ленты.
К вечеру эта сложнейшая операция была закончена, но мыть стекло было уже поздно. Мытьем Мартинек занялся на тринадцатый день своего подряда.
Поскольку это совпало с первым числом следующего месяца, а обычно в эти дни происходит выплата зарплаты, Фелиция сочла своим долгом произвести расчет с работником. Расчет производился поденный, и только тут Фелиция сообразила, наскоро перемножив в уме стоимость покраски одной рамы на количество окон в доме, что, пожалуй, получается дороговато. В то же время ей не хотелось лишаться всегда готового к услугам миловидного пажа, привыкла она к нему... Ладно, пусть остается, но на других условиях.
— Впредь буду платить тебе за сделанную работу. Покрасил окно — получай. А там уж твое дело, сколько времени потратишь на окно, хоть год, я не тороплюсь. Учти это!
— Надо же, как мне не везет! — огорчился Мартинек. — Кого ни возьми, все норовят платить аккордно, прямо мания какая-то. Я бы предпочел все-таки поденную плату, проше пани... Деньги мне страсть как нужны, послезавтра начинаются занятия, так что работа затянется. И придется мне вернуться домой, ведь у меня все вещи там. А может, сюда принести?
— Что принести?
— Ну, мои вещи... Книжки, одежду...
— Как ты себе это представляешь? Ведь в доме — все забито до отказа.
Мартинек беспомощно огляделся, словно первый раз оказался в этом доме.
— И правда, — печально констатировал он. — Факт. А жаль. Выходит, завтра мне возвращаться домой? После обеда, ладно? Суббота и воскресенье у меня свободны. Так я приду?
— Очень хорошо, можешь приходить. Начнешь второе окно...
Таким вот образом Мартинек прочно обосновался в доме трех сестер и их племянницы. В выходные дни он по-прежнему спал на полу в кухне, и продолжалось это до тех пор, пока в его родном доме шел ремонт. После этого он перестал ночевать в гостеприимном доме, но появлялся там довольно часто, берясь за любую работу, которую ему поручали.
А недостатка в работе не было. Да вот хотя бы то, первое окно, покрашенное им. Оказалось, старую краску юноша соскреб недостаточно старательно, в тех местах, где он не уделил ей должного внимания, новая краска вздыбилась пузырями и слезала целыми полосами, Фелиция потребовала устранить брак, безжалостно отказавшись платить за дополнительную работу. Однако бедняга Мартинек так ныл, причитал и канючил, что она пошла на некоторые уступки, а именно: начав бесплатно устранять брак на первом окне, Мартинек получил аванс под второе и обязался приступить к работе немедленно и сразу над двумя окнами. Понял — надо постараться, приложил максимум усилий, и не прошло и двух лет, как все окна оказались покрашенными, а довольная Фелиция оплатила парню двухдневную экскурсию в Данию.
Фелиция явно питала к парню слабость, в которой ни за что не хотела признаться. Что это было?
Нерастраченные материнские чувства или запоздалая любовь пожилой женщины — неизвестно, да это и неважно, важен факт; к парню она относилась Со снисходительностью, которой тот явно не заслуживал. Не лыком шитый, Мартинек сразу смекнул, какие выгоды это ему сулит, и, пригревшись на груди почтенной матроны, всячески старался упрочить свое положение.
Остальные сестры со временем тоже привыкли к Мартинеку. Меланья изредка давала ему кое-какие поручения, не требующие спешки, — спешка и Мартинек — вещи несовместимые — и даже иногда выручала его небольшими суммами.
Сильвия долго не могла ему простить расходов, которые совершила по его вине, и на ее симпатию Мартинеку рассчитывать не приходилось. Неприязнь и даже презрение — вот какие чувства питала к парню средняя сестра, а если изредка и общалась с ним, то не иначе, как им помыкала. Будучи кроткого нрава, Мартинек и на помыкание был согласен, быстренько сообразив, что чем больше Сильвия им помыкала, тем больше Фелиция ему платила. Заполучив и стол, и дом, Мартинек всей душой искренне желал всем бабам в нем всяческого благосостояния и богатства, тогда в этом теплом гнездышке и ему обломится.
Доротка не выносила Мартинека и не скрывала этого Поскольку они были представителями одного поколения, девушка сразу поняла, что имеет дело с расхлябанным кретином, чудовищно прожорливым и в высшей степени эгоистичным. Она одна не поверила ни в жестокосердного отца, ни в подлую мать, ни в жестокость замужней сестры, выгнавшей брата из своего дома. Ей было ясно, что, не выгони она вовремя брата, тот сожрал бы весь дом с ее семьей впридачу и глазом не моргнул. Опять же Доротка понимала — единственное теплое и хорошо оплачиваемое местечко такой бездельник мог найти лишь у тетки Фелиции, явно питавшей к парню слабость, ибо считать его добросовестным работником мог лишь человек, утративший способность вообще что-то соображать.